НА ПАПЕРТИ НЕБЕС

ИЗ ЦИКЛА «АПОКАЛИПСИС»

***

Висела тьма над Римом словно шляпа,

Горел огонь оплавленных свечей,

На площади пустой молился Папа

В той самой чёрной из мирских ночей.

Он сравнивал судьбу людскую с лодкой

И говорил, что все мы ныне в ней,

К колонне подошёл с улыбкой кроткой,

Чтоб нас обнять, и стало всем теплей.

Взывал он к Богу с просьбою о вере,

Хотел изгнать сомненья из сердец

И дать понять, в какой ужасной мере

Теперь настал для всех судеб конец.

Он стоек был, глубок и так печален,

Дарил надежду хрупкою рукой,

Он был серьёзен, строг и изначален,

А мир вокруг лежал уже другой.

***

Седая, рваная метель

На сирый город налетела

И привела с собой апрель,

Меняя краски то и дело.

И даже если свету быть,

Пока находимся в разлуке,

Он мне не сможет заменить

Глаза любимые и руки.

Смотрю в чернеющую ночь,

Страницы белые листаю,

Они не могут мне помочь

Собрать разбросанную стаю.

И в одинокий мрачный час,

Оставленная в клетке птица,

Кричу я каждому из нас,

Что всем придётся измениться.

***

В сером городе дождь, и густеет туман,

Безысходной тоскою столица больна,

Речи, вопли и жесты не скроют обман,

Пусть в отчаянье горьком поплачет она.

Предпасхальной заботою люди полны,

Но хранят её сердцем в холодных домах,

А на улицах тихо, как в годы войны,

Так написано в старых и пыльных томах.

Золотятся иконы на бледной стене,

Взгляд голодный прикован к большому окну.

В нём я вижу, как в Богом забытой стране

Власти держат народ в бесполезном плену.

ИЗ ЦИКЛА «ОТКРОВЕНИЕ ИОАННА»

***

Семь светильников в лунном свете

Обагрили престольный город,

Как писал Богослов в Завете,

Горизонт пеленой распорот.

В белизне серебристой снега

Тает серая поступь ночи,

Властью Альфы горит Омега

И мои ослепляет очи.

***

Горящих веток восковой узор

Манил и звал к себе неодолимо,

А мой балкон — теперь как приговор

Свободу огранил непоправимо.

Как холодно сегодня солнца свет

Искрится золотистой карамелью,

А в сердце зреет трепетный ответ:

В безвременье звучит оно свирелью.

И мне даны лишь память и печаль,

Да образы из книги сокровенной,

А впереди — серебряная даль

Стеклянным морем льётся по вселенной.

ИЗ ЦИКЛА «ХРУСТАЛЬНЫЙ БЛАГОВЕСТ»

РАДОНИЦА

Невестится весенняя столица

И клумбы наполняет первоцветом,

По городу шагает Радоница,

Нас одарив от умерших приветом.

И души те, что пламенем пылают,

Сливаются опять в едином свете,

А в памяти родные воскресают,

Бессмертные, как писано в Завете.

Проснуться и поверить в силу чуда

Средь страхов и сомнений этой жизни,

Что милые явились ниоткуда

И приготовят всё к совместной тризне.

Парит на небе голубая птица,

Закрыв крылами горькую беду,

По городу проходит Радоница,

В двадцатом, трижды проклятом году.

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

Крошится чёрствая луна

Засохшим и колючим светом,

Напоминает мне она

Ту, что прославлена Заветом.

В ту ночь под ней просил Господь

В тиши оливкового сада,

Превозмогая страх и плоть,

Спасенья от земного ада.

Пусть чаша сья, — молил Христос, —

По воле Божьей идет мимо.

Никто не видел этих слёз,

Но «час пришёл» неумолимо.

Привёл Иуда палачей,

Враждебных Господу и Свету,

Из всех известных мне ночей

Чернее не было и нету.

Ещё не пропоёт петух,

А рок предательства свершится,

И беспокойный Божий Дух

На жертву страшную решится.

Вновь в сердце Вечного Творца

Закон сражается с Любовью,

Но руки бледного Отца

Уже омыты алой кровью...

УСПЕНЬЕ

Успенье Богородицы Святой.

Торжественное сильное явленье.

Заложен смысл в нём строгий и простой.

Успенье — смерть, от жизни избавленье.

Мы Праздник Христианский понимать

Должны учиться к Господу с доверьем.

И быль о том, как тосковала Мать

По Сыну, не опошлить лицемерьем.

Вновь белых лилий тайную печать

Ей принесём с безгрешным восхищеньем.

Как хочется забыться и молчать

И лишь дышать прозрачным безвременьем...

В цвет чайной розы тлеющий закат.

Мне звон колоколов протяжный мнится.

И вечности прощальный циферблат

Поможет неизбежному случиться!

КРЕЩЕНСКОЕ ВИДЕНИЕ 2021

Хрустальная крещенская вода.

Прозрачный лёд, блестящий как кристалл.

Мороз скрипит, как в старые года.

Январь от липкой слякоти устал.

И груз забот, и терпкую печаль -

Всё смыл опять живительный поток,

Неся меня в целительную даль

На жёлтый и пленительный восток.

И солнца снова хлынули лучи

В жемчужно-серой ясности небес,

И, растворившись в пламени свечи,

Уставший город призрачно исчез.

Средь ярких и сверкающих снегов,

Несущих Божий свет и чистоту,

Я вижу иорданских берегов

Великую святую красоту.

Креститель над Христом склонился там,

В ладонях золотистая вода,

Небесный свет прошёл по образам,

И лики заблестели, как слюда.

Я снова будто слышу Божий глас:

Се есть мой сын, возлюбленный! Пророк!

Вся благодать сошлась в крещенский час,

Чтоб ты священный выполнил зарок!

Так был крещён в реке Иисус Христос —

Спасительный для нас Господний дар!

Я растираю покрасневший нос,

И сердце бьётся, пропустив удар.

***

Серою ворсистой шалью

Город греют небеса,

За свинцово-сизой далью

Спят промокшие леса.

В День Покрова очень сыро

И отчаянно тепло,

Как тогда, в начале мира,

Небо наземь прилегло.

Над суровою столицей

Слышен гулкий перезвон.

Осень реет мрачной птицей,

Дождь разит со всех сторон.

И тревожно, и печально,

Свет граня как зеркала,

Упоительно-венчально

Говорят колокола.

***

Новогодней гирляндой горят огоньки,

Серой ночью проспект почернел и завял.

Небеса очень близко, движенье руки —

Кисть погрузится в бархатный, тёмный провал.

Старый город устал, хоть бодрится на вид.

Он живёт так давно, что не помнит начал.

Мрак светится и льётся, звучит и звенит,

Этот строгий и яркий, межзвёздный хорал.

Голоса загустели, бродя по мирам,

В ожидании чуда в предпраздничный день,

С удивительной девочкой снится мне Храм,

Богородицу Деву принявший под сень.

И, введённая в новый и праведный дом,

Пробежала пятнадцать ступеней подряд,

Подружившись надолго со счастием в нём,

Нам апокрифы верно о том говорят.

ИЗ ЦИКЛА «НОСТАЛЬГИЯ»

***

Грустят барашки-облака,

И голубеет неба скатерть,

А окна, в брызгах молока,

За солнышком идут на паперть.

Среди разбуженных ветвей

Доверчиво набухли почки,

А вдоль дороги, чуть левей,

Проснулись жёлтые росточки.

Бесшумно отчуждённый мир

Нам шлёт холодные приветы,

Гудит и плавится эфир,

Мелькают скорбные кометы.

Дом синим сумраком объят,

Сгущаются седые тени,

Воскресный вечер тих и свят,

И свечи с запахом сирени.

***

Пошли мне радугу, Господь!

В пасхальный день надежды знак!

Не успокоится никак

Больная проклятая плоть!

Как жить я, Господи, хочу,

Дышать, любить, писать стихи.

Томясь от трепетной тоски,

Я в мыслях в горы улечу!

Я грежу море и цветы,

Рассвет багровый и закат

И вспоминаю сотню крат

Простые жёлтые кусты.

Как Милость радугу прошу,

О, как мне нужен этот мост,

Я за неё пасхальный тост

В тетрадке старой напишу.

***

Закатный город так прозрачен,

Чист как богемское стекло,

В тени дерев мой двор невзрачен,

Дом пеленой заволокло.

И вновь искрящейся вуалью

Горит глубокий горизонт,

А вечер голубою шалью

Скрывает туч далёкий фронт.

Деревья в золотых коронах

Сверкают вешней белизной,

Таят берёзы в лёгких кронах

Зелёный свет совсем иной.

Гудит бездушная дорога,

Так неуместна и глуха,

Поток машин выводит строго

Стальную музыку греха.

***

Есть где-то домик обветшалый,

Стоит в запущенном саду,

Я, сирый путник, запоздалый

Сегодня вновь к нему иду.

Косая, хлипкая калитка,

Дорожка мхами поросла,

И паутина, как накидка,

Углы и ставни заняла.

От старых яблонь вешним духом

Несёт как будто за версту,

А дождь моим играет слухом,

Прорезав звоном глухоту.

Кривые белые берёзы

Склонились в пояс у воды

И, рассыпая с листьев слёзы,

Качают жёлтые пруды.

***

Тень осени легла на землю,

Чуть тронув парки и леса,

Я тишине прозрачной внемлю

И птичьи слышу голоса.

Короткий вечер голубеет,

Закат рыжеет над Москвой,

Прохладный ветер робко веет,

Играя жёлтою листвой.

Какой-то северной печалью

Душа замёрзшая больна,

А небо отливает сталью,

И бездна звёзд обнажена.

***

Цвета сливочной помадки

Кучевые облака.

Как страницы у тетрадки,

Небо цвета молока.

И деревья на контрасте

Обрамляют полотно.

Вот такого цвета счастье

В этот вечер мне дано.

***

Посеребрённых облаков

Лежат натянутые струны,

Из всех утраченных веков

Чрез них просвечивают луны.

В монументальной тишине

Явилось солнечное утро,

А сон, что вновь приснился мне,

Развоплотился, словно сутра.

Настал почти обычный день,

Но что-то всё-таки случится,

Сомнений трепетная тень

На сердце бренное ложится.

***

Во влажной дымке, где фонари

Горят как свечи, свет изнутри,

Расчерчен город косым дождём,

А мы тоскуем с тобой вдвоём.

Глухая темень в пустом окне,

Вода стекает сквозь щель в стене,

С нездешней грустью в потоке слёз

Я слышу запах намокших роз.

На чёрном небе царит печаль,

А в отраженьях струится даль.

Июльской ночью в безлунный час

Природа плачет, жалея нас.

***

Июльский вечер в водной крошке,

На стёклах влажные дорожки.

Прохладно, ветрено и сонно,

Дождь барабанит многозвонно.

Галдят промокшие вороны,

Как заводные патефоны.

Клубится небо серой дымкой,

Чуть обречённо и с ужимкой.

На улицах пропали краски

Как в чёрно-белой, старой сказке.

Запахло скошенной травою

И валерьаной луговою.

***

И дождь прошёл. И сад промок.

И порыжели небеса.

Луны ущербной огонёк

Оплавил тёмные леса.

Свет голубых холодных звёзд

Струился в мокрой тишине.

И обнаглевший серый дрозд

Пел песню на моём окне.

Дышала свежестью земля,

Устав от жаркой пыльной мглы,

Чернели вешние поля,

Качались гибкие стволы.

Гулял свободно вольный дух,

Парил как легкокрылый змей,

И тополиный ватный пух

Скрывал жемчужины огней.

ИЮНЬ

Архитектурны облака.

Сквозь ряд колон струится свет,

В дыму приглу́шенный слегка,

Он распылён как хвост комет.

Расплавленный в мартене день

Уходит в солнечный зенит.

Дерев слабеющая тень

Прохладой призрачной манит.

В прозрачной вязкой духоте

Совсем раскис престольный град.

В небесно-синей высоте

Лишь птицы вольные парят.

Застыв в безжалостной жаре,

Томится тучная Москва,

Играют дети во дворе,

Роняя быстрые слова.

Июньский воздух так горяч,

Что мы вдыхаем тёплый пар,

А за окном летает мяч,

И слышен громовой удар.

***

За палисадником цвела

Махровая сирень.

Налипла на руки смола,

Слезился старый пень.

И одуванчики вокруг

Стелились как ковёр,

Образовав янтарный круг

Оранжевых сестёр.

Тончайшей сетью облака

Повисли в небесах

И были цвета молока

С лазурью в волосах.

Кудрявой зеленью берёз

Колышутся пруды,

Осколки изумрудных грёз

Средь бронзовой воды.

Цветами белыми рябин

Отмечен наш забор,

Как будто пачки балерин

Пустой укрыли двор.

Здесь яблонь вешняя краса

С медвяною росой

И милых внуков голоса

С невольною слезой.

***

Антрацитовый ангел с ажурным крылом

Мне привиделся древним, неназванным злом.

Звуки все заглушив, мир от света укрыл

Оперением чёрных велюровых крыл.

И туман заструился по венам пустым

Серым мраком, холодным потоком густым.

Льда колючей коростой покрылась душа,

Бесприютной тоскою и страхом дыша.

***

Холодный дождь стучит по крыше,

Бьёт в запотевшее стекло,

А дни — времён печальных мыши,

Струятся вечности назло.

Концы не сходятся с началом,

Круг превращается в спираль,

В подлунном мире одичалом

Ввинтившись в грозовую даль.

Огни тревожного квартала

Мерцают в горестной ночи,

Как блики мокрого металла

Иль отблеск гаснущей свечи.

СОН

Одни могилы да кресты

На фоне полной пустоты,

И замогильные цветы

Со мной на ты.

Какой же крест из этих мой,

Что в час поставлен роковой?

Не то весной, не то зимой,

Хоть плачь, хоть пой.

И палки длинные теней

Лежат на перекрестье дней,

Как след от поступи коней

Иль путь саней.

Я понимаю, это — знак,

Он подан мне не просто так,

Во сне кладбищенский сквозняк

Мой треплет стяг.

***

Луна висит над серой башней,

Горит в растрёпанной ночи,

Испещрена, как хлеб вчерашний,

Желта, как всполохи свечи.

Там, за окном, сентябрьский город

Гудит в усталой темноте,

А небосвод луной распорот

И тяготеет к немоте.

И вновь с чернильною тоскою

Глядят пустые небеса,

А я, достав до них рукою,

Не смею верить в чудеса.

Под ароматы хризантемы,

Чтоб выплакать свою печаль,

Слагаю странные поэмы,

Смотря в растерзанную даль.

Мерцают вечером унылым

Осколки звёздные зеркал

И отражают светом стылым

Луны торжественный оскал.

***

Вновь осень. Тут не может быть сомнений,

И холодок залез под одеяло.

Пора бессильных слёз и настроений,

Где веры и надежды слишком мало.

Я в юности любила страстно осень.

Под романтичный шелест листопада

Глядела на небес седую просинь,

А дождику была сердечно рада.

И сладкой грусти золотою нитью

Сшивала все тревоги и печали.

Дожди скрывали слёзы по наитью,

Любимые свиданья назначали.

Лицом зарывшись в мокрую подушку,

Под ветра стон и злые завыванья,

Вновь счастья, как желанную игрушку,

Просила в горькой муке ожиданья.

Я, глупая, тогда ещё не знала,

Что шум дождя и шелест листопада,

Дарящие надежду нынче мало,

И есть небес прощальная награда.

***

Опять заезжие кошмары

Пронзили голову и грудь.

Как чашка чайная без пары,

Мой одинок осенний путь.

Потухший взгляд и тусклый голос,

В себя смотрящие глаза,

И кожа зрелая как колос,

И по щеке ползёт слеза.

А в небе в горьком ожиданьи

Горит усталая звезда,

Что свет растратила в желаньи

Рассеять сумрак навсегда.

Вновь равнодушные иконы

Глядят в вечерней темноте.

А ночь, цепляясь за балконы,

Царит в чернильной пустоте.

ШУТЛИВОЕ

Растаял толстый лёд печали,

И реки расплескались вновь.

В бананово-лимонной дали

Возникла вешная любовь.

На размороженной площадке,

Весны замызганный исток,

Раскрылся в полинялой кадке

Подснежный маленький цветок.

Заслышав снова птичьи трели

И неба разглядев лазурь,

Под солнцем встрепенулись ели,

Уставшие от зимних бурь.

Проснулись чувственные мысли

На старости дырявых лет,

Как дуршлаги на коромысле:

Набрал воды, а толку нет.

***

Декабрьский парк, пустой и мрачный.

Песком присыпаны дорожки.

Туман висит, как дым табачный,

Исколот вихрем снежной крошки.

Полдневный сумрак днём коротким

С тоской сгребает нас в объятья,

А сердце со смиреньем кротким

Вновь побеждает неприятья.

Предновогодних улиц краски

В час зимнего солнцестоянья

Не лишены тепла и ласки,

Волшебных чар и обаянья.

А город в сумрачном томленьи

Неторопливо и степенно

В каком-то призрачном волненьи

Гудит и шепчет кантиленно.

ИЗ ЦИКЛА «ВЫБОРГ — ПЕТЕРБУРГ — НОВГОРОД»

***

Струился сизый небосклон

Огнём холодного сиянья,

Как будто бы в конце времён

Исполнен злого обаянья.

Среди растрёпанных берёз

На сером берегу залива

Песчаный крысился откос,

А небо стыло словно слива.

В воде купались облака.

Казалось, веточки сирени

Несла безбрежная река,

Храня прибрежных сосен тени.

На дальнем острове камыш

Горел янтарной полосою,

И сине-голубая тишь

Легла искристою росою.

***

Тоска. Венчальная тоска.

В руке рука. И облака.

НОВГОРОД

Седые Волховские воды

Текут вдоль каменных границ,

Искрятся храмов белых своды,

Мерцают всполохи зарниц.

Гудят плакучие берёзы,

Пыльцой одеты тополя,

Хранит языческие слёзы

Словеней древняя земля.

Где вместо капища Перуна

Собор Святого Рождества,

Я грежу северные руны

И мрачный образ Божества.

Кружится огненная птица,

Вокруг стоит сосновый дух,

Сварога тень на лес ложится

Потоком грозным чёрных мух.

И в блеске розовой лазури

Дождями окроплённый град

Затих на миг в преддверьи бури

В кольце свинцовых автострад.

ДЕТСКОЕ

Сыпет мелкий летний дождь из лукошка,

На крылечке мокнет рыжая кошка.

Средь камней стоит прямая осока,

Перезрев и побурев раньше срока.

Ну а в море стадо пенных овечек,

Как сказал один родной человечек.

Прохудилось небо серое, видно,

Дождик льётся целый день. Как обидно!

В доме Лисонька и Макс заскучали,

Съели всё, сломали всё, одичали.

Будем солнышко просить появиться

И за бедных стариков заступиться.

ФОНТАННЫЙ ДОМ

Я чувствую их боль через столетье,

Волнение, отчаянье и страх,

И как тогда, в начале лихолетья,

Их судьбы превратились в чёрный прах.

Сырой подъезд, отколоты ступени,

Фонтанный дом — ловушка и морок,

Всех живших он поставил на колени

И в лагерь проводил в известный срок.

Здесь Анна оставалась приживалкой

В чужой, не очень близкой ей семье,

Вначале гордой, а в итоге жалкой

Сидела на обшарпанной скамье.

По кругу королеву жизнь водила

Чрез анфиладу комнат и дверей,

А пустота ей раны бередила

И смерть звала явиться поскорей.

Не верю я, чтоб здесь её любили,

Да и Бог весть, любила ли она.

Тут места нет поэзии и силе,

Не мать, не содержанка, не жена.

Из комнат, нищетой своей унылых,

Она смотрела на широкий двор

И видела стволы дерев постылых,

Фонарь, скамейки, стены и забор.

В фонтанном доме есть одна могила,

Там умерла Ахматова-поэт,

И только тень бесплотная парила

Над городом ещё десятки лет.

***

В косматых проблесках небес

Вдруг луч тоскующий пробьётся,

Несётся мимо хвойный лес,

Колёсный шелест раздаётся.

Меня опять везёт Сапсан

В холодный многоликий Питер,

И вёрст летящих ураган

Глухую боль из сердца вытер.

Там ждёт меня чреда огней

Сухой бесснежною зимою.

Мой путь лежит среди теней,

Года плывут над головою.

А время вновь уходит вспять,

Прошедший век ещё в начале,

Вдруг всё удасться поменять

Мне из далёкой дальней дали?

Мой поэтический родник

Уже забил в преддверьи встречи,

Открыт потерянный дневник,

Горят немеркнущие свечи.

***

Вновь омыт зачарованный Питер

Водопадом холодных лучей,

А закат город северный вытер

Позолотой от сотни свечей.

В небе реет голодная чайка,

Над Фонтанкой сгущается мгла,

И ворон горделивая стайка

Обсуждает мирские дела.

Шумерийскому пыльному аду

Эти серые камни сродни,

И дворцов опустевших громады,

И мостов голубые огни.

***

Нева в осколках лазурита

Звенит в граните берегов,

Слюда с жемчужной крошкой слита

В навершьях каменных стогов.

Морозный город золотится

Червонным блеском куполов,

Томится северная птица

В венце чернеющих стволов.

Вновь кровли вскинули атланты

На сильных мраморных руках,

Сребрятся ветви-аксельбанты

И подпись на моих стихах.

***

Растопленной лазурью сверкали небеса,

На дальнем горизонте горела полоса,

Пикантную горчинку скрывали дерева,

А под окном искрилась зелёная трава.

И свежий дух разлился, как будто сенокос,

А ветерок резвился, играл копной волос.

Все запахи смешались здесь в пряные духи,

Чтоб на столе остались изящные стихи.

ИЗ ЦИКЛА «ОТЧАЯННАЯ ОСЕНЬ»

***

Сдавили грудь тоска и мука.

Что мне ещё судил Господь?

Как течная больная сука,

Томится трепетная плоть.

Осенний вечер, обессилев,

Под свет серебряной Луны,

На небосвод чернила вылив,

Уж смотрит голубые сны.

Ночь обернулась чёрной кошкой,

Горят зелёные глаза,

И мелкой изумрудной крошкой

Блестят пустые небеса.

***

Холодным светом зарево небес

В сиреневых тонуло облаках,

И все предметы, потерявши вес,

Объединились в розовых кругах.

А вечер был прозрачен и пахуч,

То осень к нам кралась исподтишка,

Прощально-поминальный солнца луч

Растёкся как зеркальная река.

Медово-терпкий и янтарный Спас

Стоял нетерпеливо у ворот,

Луна летела как ночной Пегас,

Вкруг Терры совершая оборот.

И в серебристо-призрачной пыли,

Тая в себе великую печаль,

На одиноком краешке земли

Скрывалась зачарованная даль.

ВЕЧЕР В ПАРКЕ

Закат сиренево-багряный

Угас бесславно в вышине,

Намокших листьев запах пряный

Царил в нависшей тишине.

Размытой огненной цепочкой

Гранили вечер фонари,

А лунный диск светился точкой

Над парком серым до зари.

Алею заполняли тени,

А дождь накрапывал слегка,

И, опьянев от томной лени,

По небу пыли облака.

ОКТЯБРЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Кленовой, липкою листвою

Усыпан освещённый двор.

Фонарь склонённой головою

Упёрся в скошенный забор.

Колючий, мелкий дождь струится,

Косыми каплями звеня,

А меж деревьев тень ложится,

Что ночью мучает меня.

Промозглой, ледяной печалью

Объят тускнеющий квартал,

А небо отливает сталью,

Бликует призрачный металл.

Дрожат сиреневые фары,

Теряют листья тополя,

Здесь лишь дубы мудры и стары,

Под ними ржавая земля.

Природа стонет, замирая,

Теряя силы до весны,

И у ворот хрустальных рая

Ей снятся золотые сны.

***

Засохший скрюченный листок

Парит по льдистому настилу,

Так невозможно одинок,

Скользя в искристую могилу.

Осколок осени в снегу,

Дырявый, ветхий и унылый,

Томится в призрачном кругу,

Обижен жизнею постылой.

Прихвачен изморозью лист

И рассыпается на части,

Но вызвал слёзы, как артист

В изломе грёз прощальной страсти.

Не мы ли бренные листы

В печальной судорге круженья?

Миг в царстве льда и пустоты,

И завершаются скольженья.

***

Как пусто на израненной душе!

Припудренные сизым облака

Столкнулись на высоком вираже,

Бежит на север серая река.

За наготой коричневых ветвей,

Мне явлены нагие небеса,

А ветер, одинокий соловей,

Чужие повторяет голоса.

Ноябрьский дождик, мелок и колюч,

Сечёт одутловатое лицо,

И солнце проскользнуло из-за туч

В забытое лазурное кольцо.

Но нет надежды сердцу моему,

И верою тоску не победить,

А я считаю, сколько и кому

Кукушка-осень нагадает жить!

ВИДЕНИЕ

Чёрной лаковой окраской

Отливала гладь небес,

А Луна с бесплотной лаской

Целовала мёртвый лес…

Там на узеньких тропинках

В перекрестье разных сил

Капли стыли в паутинках

У затерянных могил.

И, холодной крупной дрожью

Сотрясаясь от обид,

Шла душа по бездорожью,

Источая боль и стыд.

И с размытыми чертами,

Словно в зеркале воды,

Там кленовыми крестами

Осень метила следы.

***

«И вострубит труба, и времени больше

не будет…»

Рассыпалась златая осень

На сотни сморщенных листов,

Увядших меж промокших сосен

Болотно-масличных цветов.

Грядут ноябрьские морозы,

Вокруг туман и серый дым,

На стёклах призрачные слёзы,

И мир становится седым.

Так одичало одиноки,

Печально-тягостные дни

Влекут в унылые чертоги,

Где души стынут искони.

Украдкой загнанные тени

Бредут по краюшку судьбы,

И, опустившись на колени,

Внимают голосу трубы.

ИЗ ЦИКЛА «НА ПАПЕРТИ НЕБЕС»

***

Плотнеют бельма на глазах,

Их гуттаперчевый узор,

Раскиснув в праведных слезах,

Туманит взор.

Под звуки резкие сирен,

Что слышу с ночи до утра,

Белеет блеклый гобелен,

Грядёт хандра.

Слепа тягучая тоска,

И тяжко так — не продохнуть,

И только вещая строка

Рисует путь.

***

В дыму дельфийских воскурений

Ночь на треножник всех богов

Взошла и в саван испарений

Окутала своих врагов.

Искрилась тьма в потухшем мире

В проёме бледного окна,

В прозрачно-призрачной порфире

Цвела бесстыдная луна.

Так в жаркий день Ильи-пророка

Сужалось чёрное кольцо,

Скрывая молнии до срока,

А пот лизал моё лицо.

Вновь разразились злые грозы,

И дождь вокруг стоял стеной,

Сегодня счёт за эти слёзы

Оплачен честною ценой.

ДЕВУШКА СМОТРЕЛА НА ЗАКАТ

Девушка смотрела на закат

И мечтала о восточной страсти,

Золотистых локонов каскад

Трепетал в ветров горячей власти.

Жаркая и пылкая любовь,

Сбитое, тяжёлое дыханье,

Закипала молодая кровь,

Чувств опережая полыханье.

Глядя в угасающую даль,

Женщина прищурилась устало,

А в глазах уже цвела печаль,

Увяданья скорого начало.

Вспоминая прежние года

И читая роковые знаки,

Будто погружалась, как тогда

В багрянисто-бархатные маки.

И, надежды робкие тая,

Загадала тайное желанье.

Тлела, разгораясь, колея,

Ночи с днём венчая состязанье.

Бабушка, ушедшая в закат,

Улетала золотою птицей,

Яркой, как осенний листопад,

Чтобы никогда не воротиться…

ДЕТСКОЕ

Какой-то страус Эму

Висит меж облаков

И мнит себя как тему

Возвышенных стихов.

Вытягивая шею,

Ступает как индюк,

От важности краснея,

Ест золотой урюк.

Он — истинный вельможа

В коричневых чулках,

Шагреневая кожа

И перья в обшлагах.

***

В прозрачно-розовом закате

Сомлела летняя Москва

И, как с любимым на кровати

Стонала страстно, чуть жива.

В плену у жара и истомы,

Июльской негою полна,

Пьяна как Индра, выпив Сомы,

Тонула в сладкой мгле она.

Забыв про боли и тревоги

И поборов свою печаль,

Бежали прочь от нас дороги,

Блестя как чёрная эмаль.

А я смотрела в тёплом мраке,

Гоня усталость, сон и злость,

Как две любимые собаки

Кромсают мозговую кость.

***

В столице всюду парадоксы.

Ярится жалящий июль,

А у дверей теснятся флоксы

И серебрится светлый тюль.

На ярко-синем небосклоне

Сверкает спелая Луна,

И вечер в золотом хитоне

Застыл у бледного окна.

Танцует нежная прохлада,

Играя с тёплою листвой,

И башня цвета шоколада

Парит над сумрачной Москвой.

Какой пронзительною мукой

Струится терпкая печаль,

Своей повадкой близорукой

Размыв растрёпанную даль.

ЭТЮД В ЧЁРНО-БЕЛЫХ ТОНАХ

Облитый яркими лучами,

Искрится чёрно-белый лес,

Как в тёмном храме со свечами,

Теряет всё привычный вес.

Вознёсся строй берёз унылых,

Их кроны гнутся в эпитель,

И, будто встарь венчает милых

Седой и ласковый апрель.

ВОСКРЕСНАЯ ПРОГУЛКА

Лиловый шлейф закатной дымки

В краю лазоревых небес

Клубился, как на ярком снимке,

Что выдал новый фотопресс.

А на пруду лихие утки,

Пригревшись на косматом льду,

Искали в льдинах промежутки,

Чтоб юркнуть в мокрую среду.

И лишь последние сугробы,

Запрятавшись в глухую тень,

Скрывали хладные утробы

В апрельский ясноокий день.

РИТМЫ ВРЕМЕНИ

Летят мгновения-пушинки,

Так невесомы и легки,

Чтоб на ладони, как снежинки,

Растаять в трепете руки.

А дни струятся водопадом

В сиянье радужных орбит,

Несутся бешеным каскадом

С круженьем капелек-эрид.

И как солёные слезинки

Стекают годы по лицу,

Резные, мокрые тропинки

Ведут к известному концу.

Десятилетия, как стадо,

Бредут в заоблачных горах

Под шелест трав и листопада,

Живое превращая в прах.

Монументально-горделиво,

Как грозовые облака,

По небу вечному лениво

Плывут ушедшие века…

ХУАНУ РАМОНУ ХИМЕНЕСУ

Не достигший отчизны паломник печали!

Завороженно сердце считает удары,

Эти звуки, прорвавшись сквозь синие дали,

Погрузили живое в туманные чары.

Ледяная луна освятила столицу,

Чёрный ветер играет дерев волосами.

Я тебя ощущаю как райскую птицу,

Что божественно плачет времён голосами.

Нету равных тебе в колокольных рыданьях,

В стоне серых равнин и травинок зелёных,

Тёмной южною ночью уснувший в страданьях

В блеске звёздного неба и брызгов солёных.

ТРИСТАНУ КОРБЬЕРУ

Стихи его написаны не им,

Являясь как бесплотный «призрак смерти»,

Которого из ада гнали черти,

Он «жёлтою любовью» был томим.

Поэзия, ты с ним была честна,

Твои порывы звали в край нездешний,

Живой, подвижный, праведный и грешный,

Роскошная блудница и жена.

Познавший невозможный смех Луны,

Как истинный поэт, не жил стихами,

За миг хватаясь крепкими руками,

Бездонные, морские видел сны.

Прикован был к бретонским берегам,

Но Муза дальних странствий оголтело,

Незваная, вослед за ним летела,

Бросая мир к истерзанным ногам.

Он ведал бесконечный океан,

Где слышал рокот волн в короне пены,

И даже на брегах спокойной Сены

Предчувствовал прощальный ураган.

Как жаль, что не подвластен мне сонет,

Чтоб ряд за рядом заскрипели строки,

Разящим ветром свитые в потоки,

Хранящие души его секрет…

ЧИТАЯ ЛЕКОНТА ДЕ ЛИЛЯ

Протяжный и густой тот звук первоначальный,

Что тенью призрачной ложится на листву,

Как птица лёгкая, пронзая синеву,

Так слышу я во сне твой глас печальный.

Распахнутых небес бесстрастная краса,

Прощальный взмах пера над жёлтою страницей

И гулкий, летний гром с багряною зарницей,

А следом звонкая хрустальная слеза.

Сравнялся человек с последней высотою

И, стоя в вышине, на бренный смотрит мир,

Поэтов северных загадочный кумир,

Нашедший свой предел под крайнею чертою.

***

Дождь и мгла. Сплошная слякоть.

Март длиннее февраля.

Ветер стал уныло плакать,

Как щенок больной скуля.

Мокро на душе и сыро,

А на сердце тишина,

Будто мы в начале мира

Или только я одна.

Как мне быть? Что делать ныне?

Нету спутников вокруг.

Я тону в песках пустыни,

Замыкая вечный круг.

***

Червонным золотом рассвета

Мерцает терпкая печаль,

И тлеет день как сигарета,

А небеса блестят как сталь.

И солнце лёгкою фольгою

Укрыло просветлевший град,

Невольно дрогнувшей рукою

Разлив искристый лимонад.

***

Тоска и боль, снов череда,

А в них года и города...

ТОСКА ПО ЯНИНЕ

Огней цепочка — караван

С товарами из дальних стран

Или диковинный цветок

Зовут на призрачный восток.

Вновь о песчаных берегах

Мечтаю в северных снегах,

Где серебристый минарет

Хранит безвременья секрет.

Там запах кофе и морской,

Что вспоминаю я с тоской,

Средь оживлённых площадей

Манит гуляющих людей.

Тёмно-зелёная волна

Бежит томления полна,

Заката терпкая печаль

Дарит оранжевую даль,

А голубые города

Бредут как тучные стада,

И только чаек голоса

Тревожат рыжие леса.

И память оживает вдруг,

Рисуя гор горбатых круг,

Где в чашу изумрудных вод

Глядит небес горящих свод.

***

Я в сердце тронула струну,

И звук протяжный раздаётся,

Я лишь взглянула на луну,

И свет жемчужный в душу льётся.

Уютный, мягкий снегопад...

Земля уснула в белой шали,

В огне бликующих лампад

Снежинки кружат по спирали.

Горят вдоль трассы фонари,

Сквозь рой летящий прорываясь,

А свет их рвётся изнутри,

На сто осколков разбиваясь.

По ткани призрачных небес

Струятся шёлковые тени,

И снег, танцуя полонез,

Ажурно льётся на ступени.

Художник трепетный — зима

Тончайшей вязью чертит знаки,

И кисть в руках дрожит сама,

Как хвост у преданной собаки.

ШАМАНКА-НОЧЬ

Туманы, шорохи и звуки,

Бесшумна поступь этой ночи,

Как плети высохшие руки,

И антрацитом светят очи.

Она, как древняя шаманка,

Вся в ритуальном облаченьи,

Взгляд горделивый и осанка

Парят в магическом свеченьи.

Как будто голос барабанный

Заполнил мрачный этот город,

Бесстрастный, звонкий и чеканный,

А горизонт зарёю вспорот.

***

Зашитый в бархат контрабас,

Потёртый, старый, неуклюжий.

Кто им играл в последний раз?

Вопрос нелепый и досужий.

Кто, струны разорвав в клоки,

Смычок ломая от натуги,

Одним движением руки

Влетал в поток органной фуги?

Кто в вихре сумрачных забот,

Когда печаль как рок звучала,

Дарил надежду наперёд

И звал мечтать и жить сначала?

Кто тот кудесник-музыкант,

Что вызвал трепетные звуки,

Изрядный приложив талант,

Чтоб нас спасти от горькой муки?

Кто тот божественный гонец,

И проводник свящённой воли,

Что бедам положил конец,

Спасая мир от худшей доли?

Быть может, Ангел иль творец,

В пыли веков забытый странник,

Бог Сын? А может, Бог Отец?

Иль человек, Его избранник?

Тот запредельный музыкант,

Что разорвал тугие струны,

И он умолк, потёртый франт,

Любимец ветреной Фортуны.

МЕТЕЛЬ

С бесплотной грацией смятенья

В метельно-снежной чистоте

Москва парит как приведенье,

Надевши саван в суете.

Покрытый пористой плитою

В прожилках мраморных ветвей,

Мой град под дымкою густою

Спит как озябший воробей.

И в вихре вьюжной круговерти

Большие, липкие, как клей,

Снежинки в предвкушеньи смерти

Собой белят графит аллей.

Лишь в глубине рассветной дали,

У башен тех, из-за плеча,

Сребристый луч с отливом стали

Сверкнёт секирой палача…

ВОДА

Кругом вода в обличье снега,

Иль голубая иордань

Искрит у мраморного брега

В рассветную седую рань.

То в виде скользкого налёта

На тёмной умершей земле,

То льдинки, ранившей кого-то,

Едва подтаявшей в тепле.

То тяжкой вязкою слезою

Сбегает из припухших глаз,

То кристаллической росою

Горит на солнце как алмаз.

А может, каплей крови алой,

Где сопряглись рожденье, смерть,

Сойдясь в частичке жизни малой

Пред тем, как погрузиться в твердь.

Замёрзшей призрачной рекою

Петляет между берегов,

Стремясь к морозному покою

Среди возвышенных снегов.

Сольётся в жескосердных тучах,

Сгущаясь в сумрачные сны,

Закаменеет в горных кручах

Средь грёз хрустальной глубины.

В океаническом просторе

Ветров холодных кутерьма,

Клокочет северное море,

Царит свинцовая Зима…

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО

Юрию Соколову посвящается

На паперти небес вороны

На ветках клёнов и берёз,

Надев незримые погоны,

Зиме устроили допрос.

Прозрачно-белы и безлики,

В глубины голубой межи

Ныряли солнечные блики

Как залихватские моржи.

Играли гранями снежинки

В потоке бронзовых лучей,

Резные, яркие крупинки

Мерцали отблеском свечей.

Искрилось праздничное утро

Бриллиантом в семьдесят карат

И переливом перламутра

Под шум шипящих автострад.

ЮРЕ

Строгим хладным серебром

Разливался лик Луны,

Что ворвался в ночь ядром,

Чтоб повсюду сеять сны.

Весь подлунный тёмный мир,

Где берсерком был и я,

Учинил священный пир,

Жажду крови затая.

Гибель пряталась в глазах,

Небосвод огнём объят,

В диких волчьих голосах

Древней ярости раскат…

Сумрачный ленивый луч

Падал с треснувших небес,

Как расплавленный сургуч

Заливая мрачный лес…

***

С золотистыми краями

Абрикосовый пирог

Ярко-рыжими слоями

Растянулся вдоль дорог.

Серебристо-белой стружкой

Снег ложился на поля,

Словно праздничной хлопушкой

Разлинована земля.

Гроздья красные рябины

Заблестели за окном,

А унылые гардины

Не пускали солнце в дом.

***

Одета скользким одиночеством

В глухие, тёмные цвета,

Как предначертано пророчеством,

Мой овладела немота.

За смертью в очередь поставлена

Средь гула, сумрака и сна,

Небесной тяжестью раздавлена,

Томлюсь в безвременье одна.

Мерцает будущность бесстрастная,

На чёрный город села мгла,

В душе истерзанной всевластная

Торчит грядущего игла.

***

Снег ложился мелкой крошкой,

Скрыв заезженный асфальт.

День ярился мокрой кошкой,

Ветер пел, как древний скальд.

К ноябрю и зимней стуже

Мрак нахлынул невзначай,

Коркой льда покрылись лужи,

На столе дымился чай.

С неизбывною тревогой

В серый полдень, у окна,

Убегающей дорогой

Любовалась я одна.

СТИШАТА

***

У бабушки есть пироги,

У бабушки есть айпад,

Мы с бабушкой не враги,

Поехать к ней буду рад…

***

Здесь поселился таксик Чик,

Он футболист и озорник,

Они с старушкой Николеттой

С утра гонялись за котлетой…

***

Лёгкий первый снег струится,

Растекаясь по земле,

Клочья тоненького ситца

Словно ветошь на столе.

Город в мокром одеяле

Стынет в масляном дыму,

Как котёнок на вокзале,

Он не нужен никому.

Люди длинными тенями

Вдоль по улицам бредут.

Над фонарными огнями

Мухи кружат там и тут…

И с отчаянной тоскою

Под звериный ветра вой

Одиночество рекою

Заполняет нас с тобой…

***

Мне в холодном тумане так трудно дышать,

Словно в саване белом под камнем лежать.

Память жизни страницы листает в тиши,

Чтоб затеплилось пламя остылой души…

***

Бруснично-яшмовые ветки

Вдоль троп у узенькой Десны,

Под сенью старенькой беседки

Уже шестые видят сны.

Апрельский вечер в сизом мраке

В лучах имперских фонарей,

Как пёс бездомный после драки,

Прилёг у замковых дверей.

Творец Безмерности Великой

Под звон чернильной пустоты,

Внимая ночи многоликой,

Возводит звёздные мосты…

***

Рукой нетвёрдой мир знакомый

Держу за полу сюртука,

А снег струится невесомый,

Апрельский, цвета молока.

Белы кирпичные дорожки,

Укрыты ватою кусты,

И сосны в мокрой снежной крошке

Роняют шишки, как цветы.

Бледнеет саван погребальный

На серой паперти небес,

Как будто небо в час прощальный

В последний раз целует лес.

ИЗ ЦИКЛА «РОССИЯ». ДИВЕЕВО

ДОРОЖНОЕ

Серебристо-серой ниткой,

Как сверкающий алмаз,

Свет струился яркой пыткой

Для ослепших сонных глаз.

Над белëсыми полями

Средь поникших деревень

Драгоценными камнями

Разгорался новый день.

И берёзы ровным рядом

Вдоль асфальтовых дорог

Разбрелись послушным стадом,

Как пробелы между строк.

А жемчужные овечки,

В белой дымке, облака

По небесной тихой речке

Плыли к ним издалека.

Всё так сиро и убого,

Здесь родная сторона,

И шумит-пылит дорога.

Здравствуй, нищая страна!

САНАКСАРЫ

Роману Шереметьеву посвящается

Хрустальный блеск от кружева ветвей —

Бесценный дар природы-белошвейки,

Поля украсил в жемчуг снеговей,

Свет серебра лился из горней лейки.

Начало марта. Светлый Серафим

Опутал вновь священными сетями,

И я опять как Божий пилигрим

Пришла в сей край тернистыми путями.

Здесь небеса так близко от земли,

И Дух Святой над миром почивает,

А Ушаков всё водит корабли,

Поскольку смерти вовсе не бывает.

ОТЦУ ПЕТРУ

Мы в царстве Белой Королевы,

Горят на ветках жемчуга,

В краю Светлейшей Приснодевы

Лежат весенние снега.

А за окном простого Храма

Блестящей крошкой полон мир,

Как ведомо с врёмен Адама,

Господь готовит званый пир.

Чудесным отсветом причастья

Все стены вновь озарены,

И снова здесь я верю в счастье

И богоизбранность страны.

***

Петляет серая дорога,

Что нас в Дивеево ведёт,

Стихает прежняя тревога,

И сердце чуда снова ждёт.

И вязь ветвей дерев унылых

Нам заслоняет небеса,

А память об ушедших милых

Родные будит голоса.

ИЗ ЦИКЛА «РОССИЯ» - КОСТРОМА

***

Архитектурными дымами

Таранят трубы небеса.

Блистают снеги меж домами,

Под солнцем в форме колеса.

На небе бледной полосою

Струится стайка сизых туч,

В полях бриллиантовой росою

Искрится запоздалый луч.

В день зимнего солнцестоянья,

В закатный непутёвый час,

Ночь, сокращая расстоянья,

Чарует каждого из нас.

***

Умыта снежной белизной

С налётом ледяной коросты,

Русь представляется страной,

Где только церкви да погосты.

Бесстрастен вид монастырей,

Укрытых мощными стенами,

От древних кованых дверей

Святые следуют за нами.

У Богом явленных икон

Темны состаренные Лики,

Глазницы стрельчатых окон

Роняют солнечные блики.

Вокруг вселенская тоска,

Что хоронилась здесь веками.

Застыла вечная река,

Лишь лёд неверный под ногами…

***

Сын Божий зрит на мир с небес,

На россыпь ярких огоньков.

Стоит вдоль тракта чёрный лес,

Безмолвен несколько веков.

Рождественский вечерний час.

Горят окошки деревень.

Из храмов слышен детский глас,

Хор ангелов в Великий день.

Дорога в Толгский монастырь

Длиной в десятки горьких лет.

Земли седой святая ширь

И Чуда негасимый Свет.

Уходят страхи и печаль.

Молитва. Лики. Тишина.

Все мысли убежали вдаль,

Осталась в церкви я одна…

ДОРОЖНОЕ

Пыль снежная из-под колёс,

Дорогу выстлала метель,

Россия — северный колосс

Легла в холодную постель.

Берёз раздетых строгий ряд

Вдоль трассы встал на караул,

Нахальных отроков отряд

Ушёл в рождественский загул.

Нас окружил сосновый лес,

Здесь кроны тёмные в снегу

Простёрлись до седых небес,

С землёю слившихся в пургу.

Какой безудержный простор!

В окрестном мире ветра стон,

Наш путь лежит за косогор,

Откуда льётся медный звон…

***

Чёрно-белая Россия

Из полей и деревень,

Плачет мрачная стихия,

Размывая серый день.

Полиняли краски мира,

Мокнут голые леса,

Словно острая секира,

В землю впились небеса.

И чумазые сугробы

Вдоль просёлочных дорог

Раскисают от хворобы,

Будто кляксы между строк.

Не видать конца и края

Лютой, ноющей тоске.

Дымка снежная, сырая,

Разбухает вдалеке…

ЯВЛЕНИЕ

Чернильно-алый небосвод

Как электрический заряд,

И в зеркалах кровавых вод

Лишь тени серые парят.

Течёт багряная река,

В бездонной отражаясь мгле,

А мрак колышется слегка,

Мерцая углями в золе.

На дне заоблачных глубин,

Взрывая призрачную сонь,

Горит сверкающий рубин,

Роняя жертвенный огонь.

***

Огарочки церквей и колоколен

Мерцали тёплым бронзовым огнём,

Закат же был тоской янтарной болен

И вился над землёй февральским днём.

Деревья, вверх заламывая руки,

Взывали к вдохновенным небесам

И с выраженьем беспросветной муки

Дарили цвет истерзанным лесам.

А солнце в мир смотрело исподлобья,

Решая, что в нём к худу, что к добру…

У храмов стыли ржавые нагробья,

И крыши золотились на юру.

ТВЕРЬ

Моему мужу Виктору Сухолету посвящается

Жемчужные стволы берёз,

Упершись в небеса руками,

В краю весенних, стылых грёз

Дрожат как ленты оригами.

Ржавеют медные поля,

Маня безудержным простором.

Чернеет мокрая земля

Древне-руническим узором.

Струится мутная Лазурь

Недалеко от синей Волги.

В сезон апрельских страстных бурь

Желтеют выцветшие ёлки.

Прощально-погребальный час.

Вдруг заглушив иные звуки,

Вороний грай пронзает нас

Предверьем горестной разлуки.

Кривое зеркало в осколки

Разбил когда-то злобный тролль,

Рассыпав стеклышки-иголки,

Что сердцу причиняют боль.

Колючие, резные льдинки

Несутся с пасмурных небес,

Летят замёрзшие снежинки

И серый покрывают лес.

В смятенье яростном природа

Кружит декабрьские снега,

Звучит стремительная кода,

И начинается пурга.

В тягуче-вязком безвременьи

Парят надгробья-облака,

Несчастья верное знаменье,

Судьбы жестокая рука.

***

Желтые цветочки,

Чёрные дрозды,

Масляные кочки

Цвета череды.

Лужи над корнями

В бронзовой пыли

Золотыми днями

Гибнущей земли.

Мокрая дорога

Сквозь звенящий лес,

И дыханье Бога

В зеркале небес.

***

Золотисто-рыжей шалью

Затянулись небеса,

Под закатно-медной далью

Спят спокойные леса.

Март в потоке оправданий

Солнцем город приласкал,

На стенах высоких зданий

Блики бронзовых зеркал.

Мир, уютный и знакомый,

Погрузился в тишину,

Проблеск сини, невесомый,

Дарит небу глубину.

Но тревожною печалью

Вновь душа напоена,

За багряно-медной далью

Продолжается война…